Интервью с Андреем Митрофановым, аспирантом исторического
факультета Санкт-Петербургского государственного университета.
С Андреем мы познакомились в Санкт-Петербургском университете – между
моими товарищами по аспирантуре зашел разговор, тема которого оказалась
весьма занятной – обсуждалась поездка Андрея в Свято-Тихоновский
Богословский институт в Париже. Мелькали знакомые имена выдающихся
русских эмигрантов, названия французских соборов… Не раздумывая, я
попросила Андрея назначить день для интервью.Корр.:
Андрей, по какой причине тебе случилось поехать в Париж, в чем была цель
твоей поездки во Францию?
Андрей: Об этом можно говорить подробно и интересно, поскольку,
воспринимая эту поездку как органическое продолжение моих
диссертационных изысканий (тема диссертации «Роль Церковных соборов в
системе ранневизантийской государственности по материалам италийских
синодальных актов и императорского законодательства IV-V вв.»), я думал
о необходимости дальнейшего изучения канонических источников и истории
Церкви. Собственно, ради этого я туда и поехал. Изучая эту тему, для
меня было важно посмотреть замечательную коллекцию рукописей
Национальной библиотеки Парижа. Это собрание канонических рукописей было
собрано при Людовике XIV, в эпоху правления французских королей династии
Бурбонов…
Я проводил свои исследования в контексте сотрудничества со
Свято-Сергиевским Богословским институтом в Париже, основанным в 1925
году трудами митр. Евлогия Георгиевского. Это институт, который в свое
время аккумулировал вокруг себя всю полноту православной богословской
интеллигенции, оказавшейся волей истории, в силу нашей исторической
российской трагедии выброшенной за пределы России. Именно благодаря этим
людям профессорам Московской, Петербургской духовных академий,
преподавателям Петербургского университета Свято-Сергиевский институт и
смог развиться в очень сильную богословскую и церковно-историческую
школу – достаточно вспомнить таких корифеев Церковной истории, как Антон
Владимирович Карташев, прот. Георгий Флоровский, протопресв. Иоанн
Мейендорф…. Для меня было очень важно посетить этот институт, пообщаться
с его преподавателями и попытаться освоить тот пласт церковной истории,
который сохраняется в виде библиотечных собраниий и колоссальных
церковно-исторических, архитектурных памятников Парижа.
Корр.: Как раз французское Православие- та основная тема, на
которую мы хотели с тобой поговорить. Скажи, это в основном традиция
русской эмиграции – Православие во Франции, или ее корни глубже?
Андрей: Безусловно, Православие как феномен общественной жизни
оказалось привнесенным во французскую культуру именно благодаря русской
православной эмиграции первой волны, выехавшей за пределы России после
гражданской войны. И в этом смысле французской Православие зиждется на
русской православной традиции. Другое дело, что с течением времени связи
с российской традицией ослабевали, поскольку уходили в мир иной
представители первой эмиграции… А. В. Карташев в одной из своих актовых
речей, произнесенных в Свято-Сергиевском институте, говорил о том, что
мы должны остаться русскими православными христианами, мы не можем и не
должны превратиться в православных коптов и эфиопов. Достаточно резко А.
В. Карташев охарактеризовал тот интеллектуальный и духовный уровень,
который является уделом восточных христиан, отделившихся от полноты
Православия еще в эпоху Вселенских соборов. Вместе с тем он
предостерегал русскую эмиграцию и нас в том числе – людей, находившихся
под советским игом, от забвения богатейшего, непревзойденного наследия,
которое оказалось накоплено у нас в начале XX века.
Корр.: Какова организация Православной Церкви? У нас – Патриархат
Московский, а во Франции это как?
Андрей: Во Франции все немного сложнее, потому что реально в
Париже присутствуют несколько юрисдикций. Основная масса русских
православных приходов, по традиции русских, основанных эмигрантами,
объединяется в так называемый Западно-Европейский Экзархат под омофором
экзарха – епископа, который подчинен Патриарху Вселенскому, т. е.
Патриарху Константинопольскому. Митрополит Евлогий Георгиевский впервые
стал таким экзархом. В большинстве приходов служат на церковнославянском
и люди отождествляют себя именно с российской православной традицией.
Одновременно с этим во Франции есть епархия и нашей Московской
Патриархии, а также представители других Православных Церквей, в
частности Сербской, Румынской.
Корр.: Каково положение Православной Церкви в Париже сейчас, по
твоему впечатлению?
Андрей: Я думаю, что положение Православной Церкви в Париже
заметное и сильное, поскольку в лице представителей православной русской
эмиграции достаточно уже секуляризованное в XX веке французское общество
обрело для себя встречу с Православием, и, действительно, мы можем
говорить о том, что удивительный подъем в христианской французской
философии, связанный с направлением неотомизма, с философами, которые
воскрешали философию католического святого Фомы Аквинского, был бы
немыслим без влияния православных богословов. Достаточно вспомнить, что
знаменитый католический философ - неотомист Этьен Жильсон был другом,
одно время учителем, а потом просто единомышленником выдающегося
православного богослова Владимира Николаевича Лосского. Это, конечно, не
означало, что либо Э. Жильсон переставал быть католиком, либо В. Н.
Лосский – православным, просто это говорило о том, что католики -
интеллектуалы, мыслящие католики во Франции в середине XX века всерьез
задумались о значении православной традиции, познакомились с
православным опытом и постепенно стали открывать для себя неисчерпаемые
кладези православного богословия. В этом и заключалась миссия
свидетельства русской эмиграции о Православии. И, конечно, влияние
Православной Церкви, русских православных эмигрантов на французскую
общественную и интеллектуальную жизнь было достаточно заметным. В. Н.
Лосский даже планировал создание поместной Православной французской
Церкви, где бы служили на французском языке, причем древнюю французскую
литургию, которую знали древние ранние христиане во Франции и которая
потом была запрещена декретами Римского папы, унифицировавшего всю
Западную Церковь в рамках единого римского обряда.
Другое дело, что не стоит и переоценивать степень этого влияния,
поскольку после того, как к 60-м годам основная масса энергичных,
деятельных представителей интеллектуальной православной русской элиты
ушла в мир иной, их преемники, такие как протоиерей Георгий Флоровский,
протопресвитер Иоанн Мейендорф, уехали в Америку, думали, что там
удастся создать органическое продолжение этого православного
эмигрантского начинания – свидетельствования о Христе в инославном мире.
После всех этих процессов в жизни Православного экзархата не мог не
начаться определенного рода застой, связанный с тем, что не было уже
таких ярких людей, как А. В. Карташев, как тот же Г. Флоровский, как
протопресвитер Николай Афанасьев, скончавшийся также в 60-е годы,
знаменитейший канонист и церковный историк, профессор Свято-Сергиевского
института.
Свято-Сергиевский институт, несмотря на то, что он оказывался в
одиночестве, активно продолжал богословскую деятельность, направленную
на проповедь Православия. Ярким примером того стали опыты перевода
православного богослужения на французский язык, которые осуществлялись и
поныне ведутся в рамках Западно-Европейского Экзархата. Можно упомянуть
о том, что декан Свято-Сергиевского Богословского института, выдающийся
богослов нашего времени протопресвитер Борис Бобринский совершает
церковную службу полностью на французском языке в храме - крипте при
Александро-Невском храме – главном православном соборе в Париже. Но, тем
не менее, силы Православия во Франции оказались подорваны тем, что
представители первой волны русской эмиграции уже ушли, а органического
преемства им воспитать не удалось, т. к. не было питательной среды,
которая веками взращивала православных русских богословов в России. В
России, впрочем, в это время богословия не существовало, оно было на
таком рудиментарном уровне в связи с жутким положением Церкви.
Фактически церковная жизнь в России было уничтожена к началу Второй
мировой войны, и то, что потом Церкви позволили существовать, не
способствовало развитию богословской науки, ибо Церковь в условиях
советского безвременья должна была принять оборонительную тактику по
отношению к государству, выживала, но была лишена возможности свободного
творчества.
Корр.: Мы уже коснулись следующего моего вопроса. В России
привыкли считать, что Православие – это такая древняя национальная
традиция. И в какой-то период этническое и религиозное самосознание
стали совпадать. Как Православие - не только вера, но и чужая культурная
традиция приживалась во Франции?
Андрей: Традиции русского Православия в начале XX века оказались
очень интересны для представителей французской интеллигенции. Достаточно
вспомнить уже упоминавшийся пример творческого сотрудничества Э.Жильсона
и В. Н. Лосского. То, что сын В. Н. Лосского – диакон Николай Лосский
окончил Оксфорд, где защитил диссертацию по истории английского
протестантизма, о его оценке с православной точки зрения. В лице этих
выдающихся мыслителей инославный мир и французское общество в частности
встретились с Православием. Наиболее знаменитым среди богословов
недавнего времени, безусловно, является Оливье Клеман, философ-агностик,
который обратился к Православию в сознательном возрасте.
Французское секуляризованное общество обрело для себя православие как
кладезь, из которого можно черпать какие-то совершенно новые силы для
развития интеллектуальной и духовной жизни. С большим интересом
католический мир встретил публикации архиепископа Брюссельского Василия
Кривошеина, касающиеся истории аскетизма, труды, посвященные Симеону
Новому Богослову, Св. Григорию Паламе. Он выступал в дискуссиях с
католическими богословами, утверждал православную позицию, которую
признали в академических и светских французских кругах. Личность
архиепископа Василия воплотила в себе целую эпоху. Он был сыном одного
из министров, служивших при П. А. Столыпине, занимавшегося вопросами
земледелия. Потом его отец стал министром в правительстве генерала
Врангеля в Крыму, в 1920 году благодаря ему была проведена аграрная
реформа, которая должна была показать, что Крым является проектом
альтернативной государственности по отношению к большевистскому царству.
И вот, будучи сыном такого известного политического деятеля, 18 лет
будущий архиепископ вступает в Белую армию генерала Деникина, участвует
в наступлении на Москву… Скоро он отморозил ноги, был отправлен в тыл.
Уже в эмиграции стал осмыслять произошедшее с ним и с Россией. Духовные
искания привели его к монашеству. Принял постриг на Афоне, где в
качестве монашеского послушания изучал древние византийские рукописи
Корр.: А перевод богослужебных текстов на французский язык
проходил гладко или были какие-то препятствия? Как на это смотрела
Церковь и как восприняли прихожане? Понятно, что если бы я была
француженкой, мне было бы, наверно, непросто слушать что-либо на
церковно-славянском… В какой момент появилась насущная проблема перевода
и кто им занимался?
Андрей: Все переводы с церковно-славянского и греческого на
французский язык богослужебных текстов были санкционированы церковной
властью. Руководство Западно-Европейского Экзархата, конечно, прежде
всего заботилось о своих прихожанах, многие из которых были уже
французами или офранцузившимися потомками русских эмигрантов. Поэтому,
конечно, эта мера была вызвана прежде всего стремлением к церковной
экономии, потом эти переводы приобрели особое, самостоятельное значение,
их уже стали воспринимать как метод свидетельствования о Православии,
его гимнографии и литургической традиции французскому обществу. Но мне,
например, доводилось встречать французов, которые как раз очень любят
церковно-славянскую традицию и органично участвуют именно в
церковно-славянском богослужении. Хотя основная масса православных
французов, конечно же, воспринимают только французское богослужение.
Корр.: А православные французы - это значительная ли часть
населения? И, знаешь, складывается такое впечатление, что «православный
француз» - это, наверное, образованный человек, интеллектуал, ведь, если
он пришел к Православию, то через культуру, изучение церковной традиции,
науку и рациональное познание… Если русскому достаточно родиться в
православной культуре (даже на бытовом уровне), то для француза это
невозможно.
Андрей: Я бы сказал, что, конечно, образовательный уровень среди
французских православных достаточно высок. Это люди, которые пришли в
Православную Церковь путем очень сложных исканий и именно здесь обрели
для себя Христа. Следует сказать, что, безусловно, процент этих людей
очень незначителен (думаю, и 1% не наберется). Притом, что основная
масса французов уже люди секулярные и отошедшие от Церкви, все-таки
католическая Церковь еще задает тон как культурообразующая конфессия во
Франции, это вполне естественно. И нужно помнить, что тот высокий
духовный императив, который предъявили представитель русской
православной эмиграции образованному французскому обществу, оказался под
силу немногим… Другое дело, что среди людей, пришедших в Православную
Церковь, есть и те, которые, может быть, не выстрадали его, для которых
это поиск новой экзотики. В этом смысле мне приходилось наблюдать и
некоторую маргинальность людей, не укорененных, не сроднившихся
по-настоящему со своей историей, со своей католической традицией,
поэтому в поисках экзотики шедших от одной загадки к другой и, в конце
концов, пришедших в Православную Церковь, где случайные люди тоже
присутствуют. Как раз в этом заключается сложность и ответственность
пастырской работы священников Западно-Европейского экзархата.
Корр.: Спасибо большое, Андрей. Может быть, хочешь что-то добавить к
рассказу по своему усмотрению?
Андрей: Спасибо за возможность что-то выразить из своих наблюдений. Я бы
добавил, что, конечно, большое впечатление оставляет католическая жизнь
Парижа. Обычно говорят, что Париж секулярный, обезбоженный город, Новый
Вавилон… Действительно, впечатление такое может сложиться: с XIX века
Париж – центр мод, нового стиля, новых технологий… А между тем ведь
Париж, основанный еще древними римлянами, развивался как город
христианский. Именно в недрах Парижа были рождены такие люди, как святая
Женевьева Парижская, православная святая V века, покровительница города.
И, конечно, Париж потрясает своими святынями. Например, в Соборе
Парижской Богоматери, знаменитом Нотр-Дам де Пари, хранится терновый
венец Спасителя. Очень много мощей святых. Например, есть такая базилика
во имя Пресвятой Девы Побеждающей – Нотр-Дам де Виктуа, где хранятся
мощи святой Аврелианы, мученицы III века, убитой в Париже римлянами.
Париж хранит колоссальный пласт христианской культуры! И в этой связи
для меня было большим открытием увидеть, что католические храмы Парижа
все-таки наполнены во время служб. Причем в некоторых служится старая
латинская месса по старым богослужебным книгам, которая в большей
степени близка к православной литургии (мы знаем, что в Католической
церкви произошла реформа богослужения в 60-е годы XX века, связанная с
деятельностью Ватиканского Собора, и латинская литургия была
видоизменена).
Корр.: Ценное замечание, Андрей. Потому что для нас раннее
христианство во многом terra incognita: для нас Православие прежде всего
русское, с IX века, а то, что было "до", словно не существует. Мы
привыкли очень к своему, русскому «этническому» Православию, нам
зачастую интересно только оно и то, как «наше» Православие существует
вне нашей страны. Остальное мы, к сожалению, редко замечаем… Спасибо,
успешной работы над темой диссертации.
Андрей: Спасибо.
Беседовала Ирина Трифонова, С.-Петербург
|