Основные темы сайта

Дети войны. Воспоминания

Коробейников, фото 1946 г.Дорогие читатели, давайте помнить то поколение, на плечах которых мы стоим и вся наша страна…

Владимир Васильевич Коробейников

Мои родители происходили из православных старообрядцев села Чёрная Воткинского района. Отец, Василий Дмитриевич, происходил из рода священников Коробейниковых. Он увлекался техникой и помогал своему отцу в работе на общественной мельнице. Мама, Агафья Автамоновна, принадлежала известной фамилии Любимовых, была грамотна, но до старости писала лишь старославянскими буквами.

Родители были раскулачены в 1929 году. После возвращения с высылки им как «лишенцам» места в родной деревне не нашлось и они долгие годы работали в глухих лесах и торфоболотах, мыкались по вагончикам и баракам. Несколько лет их жизнь была, как на каторге; в разных местах похоронили пятерых детей. Я, первый из моих братьев и сестёр, доживших до школьного возраста, родился на станции Сентег Увинской железной дороги в 1936 г.

Здесь родители впервые обустроились в настоящей квартире, которая была пристроем к поселковому клубу. Отец работал механиком лесопункта, отвечал за все средства механизации лесодобычи, электроснабжения и радиофикации.
О том довоенном времени отложилось в памяти несколько ярких событий. Первое связано с крещением моей сестры Людмилы, которую в семье звали Люсей. Вероятно, это произошло в 1939 либо в 1940 г., т.к. она родилась в 1938 г. В тот день к нам приехали незнакомые мне мужчины и женщины. Меня отправили во двор поиграть. Но в доме уже с утра стоял густой запах палёной курицы и стряпни, и я всё пытался узнать, что там происходит, и скоро ли позовут на обед. Наконец, я за столом. Вижу куриный суп, постряпушки, ароматные яблоки. А за столом все необычайно радостные. Вскоре после обеда гости уехали. А меня родители просили никому не рассказывать о них. И уже через годы, на расспросы о тех гостях, мама просто сказала: «Люсю крестили». Теперь-то я понимаю, что тогда к нам приезжали единоверцы и «тайный» священник.
Наша детская жизнь краткое время накануне войны была без проблем, сытная, беззаботная. Отец иногда уезжал в город по делам службы, привозил гостинцы, игрушки. В доме бывала и колбаса, и халва. Всегда были свои овощи, молоко, дары леса. В огороде – пасека на несколько ульев.
Едва научившись ходить, я надолго исчезал со двора. Находили меня у железнодорожного переезда, на горке. Там, играя на куче тёплого песка, наблюдал за проходящими поездами. Единственная дорога в соседние селения была вечно непроезжей. А наш посёлок был как на острове среди болот. Поэтому лишь железная дорога обеспечивала связь с внешним миром.
В нашей квартире, в отдельной комнате, размещалась аппаратура поселкового радиоузла; чёрная «тарелка» репродуктора говорила и пела с утра до ночи. Многие детские художественные передачи из того времени запомнились навсегда. Их прослушивание способствовало развитию воображения, а дикторская речь была образцом для слушателей, воспитывая правильное построение фразы и произношение.
По описанию в журнале «Радиофронт» отец построил тогда телевизор с механической развёрткой изображения. Экран у него был со спичечный коробок. На телесеансы приходили люди из дальних посёлков и, увидев живую картинку, дивились и охали.
В клубе леспромхоза нередко показывали художественные фильмы, «настоящие» городские артисты давали представления; всё это так же связывало нас с внешним миром.

Но вот всё оборвалось. Началась война...

Лесодобыча

Предприятие лесодобычи принадлежало Наркомату Обороны. Мужики ушли на фронт. Сначала отец, как главный специалист леспромхоза был освобождён от призыва по брони. В лесу работали женщины, подростки, сезонные рабочие из деревень. И вот однажды привезли немцев, и временно разместили в клубе. Мы пришли посмотреть, что за люди: оказалось, такие же, как и мы, только поприличнее одеты и едят пищу с другим запахом, с незнакомыми для нас приправами. Мы же знали только лук, чеснок и укроп со своего огорода. Но, главное, они оказались не похожими на тех немцев-врагов, что мы видели в кино; они с Волги были переселены к нам. Мужчин отправили в лес, а одного, помоложе, приставили к моему отцу, набираться знаний по ремонту средств механизации. Замечу, что с этим человеком мне довелось встретиться лет через 30, звали его Лаврентий Петрович Фалькенштейн; он был удостоен многих трудовых наград.
Вскоре и моего отца призвали, направили в Пироговские лагеря под Ижевск. Там формировалась большая воинская часть, разворачивалось строительство временных казарм для призывников, и надо было срочно наладить распиловку древесины для этого.
Накануне отъезда отец доделал улей, и перебрал тракторное магнето, приладив к нему свечу зажигания. При повороте рукоятки в свече проскакивала электрическая искра, воспламеняющая ватку с бензином. Этот прибор исправно служил нам вместо спичек (а спичек в продаже не стало), пока не иссяк запас бензина в бутылочке.
Мне навсегда запомнились проводы отца. Утром на перроне собралось много народу, провожающих новобранцев. Где-то пиликала гармошка. Прибыл поезд на Ижевск. Последние напутствия, последние объятия. Мама, воспитанная в старообрядческой среде, обычно скупая на показные эмоции и ласку, вскочила на подножку вагона, не в силах расстаться с мужем. А поезд набирает ход, вот уже близко выходной семафор, прыгать уже опасно. Но обошлось, прыгнула и не скатилась кубарем под откос, устояла... А шёл ей тогда 31 год.
Жизнь круто изменилась, и мы, дети почувствовали это сразу: из рациона полностью исчезли мясо, рыба, сахар. Кое-что продавалось по карточкам: хлеб, соль. Часть продуктов с нашего огорода уходила, как говорили, на обмен товара. Несмотря на малолетство стал помогать маме на огороде. А с нас, малышни, какой толк: в огороде – жирная липкая глина: лопату в неё трудно всадить, ещё труднее вытащить, разбить комья. А после надо бороновать, полоть, и поливать, чтобы хоть что-то выросло. До колодца – почти километр. Вот и надрывались бабы, таская по 3 ведра зараз: два на коромысле, да одно в руке, сам видел такое.
Конечно, мы помогали, как могли. Мама уходила на весь день: лугов поблизости не было, сено заготовить очень трудно, также надо работать на лесной картофельной делянке, набрать грибов. Нам оставляла на день миску варёной картошки, молока. Мы листали толстую цветную книгу с картинками «350 сортов хлебобулочных изделий» и мечтали о баранках.
Вспоминается, как мне, семилетнему, довелось пасти в очередь поселковое стадо, замещая штатного пастуха. Скотины было немного: дюжина коров, козы, овцы. Надлежало удерживать их в пределах поляны, называемой «Сабантуй», но моё разношёрстное стадо вскоре начало разбредаться, прячась от паутов в самой чаще. А самые «опытные» коровы знали, что неподалёку есть колхозное поле, где есть чем полакомиться, и всё норовили уйти туда. Я знал, что за потраву посевов животное конфискуется. Так что мне пришлось немало побегать по лесу, чтобы вечером пригнать всё стадо. За день так уставал, что валился в постель почти без чувств и всю ночь в ушах стоял звон колокольчиков.
***

МатьВечерами мать подолгу стояла перед иконой. Постепенно и нас научила основным молитвам, мы повторяли вместе с ней «Отче наш». За стол не перекрестившись, не садились и крестиков своих нательных не теряли. Ко дню Ангела она хоть что-нибудь затевала для детей вкусненькое, несмотря на то, что тесто состояло из лебеды и самодельной картофельной муки. Магазинный хлеб, что мы выкупали по карточкам, тогда был из овсяной мякины, его размачивали и делали кисель.

Перед праздниками мама устраивала нам большую стрижку. Только ножницами у неё стричь без гребёнки выходило очень неровно, а ручная машинка для стрижки затупилась и ужасно теребила волосы!

Ранение

К нам в посёлок прибывали целые эшелоны битой военной техники с фронта. Вдоль тупиков образовались горы искорёженных самолётов, танков и прочего. Это называлось «шихта». Она никак не охранялась. Ребятишки лазили в танки и машины в поисках съестного и чего-нибудь полезного для хозяйства. Бывало, находили консервы, оружие, патроны. Нередко попадались и боеприпасы. Мы, поселковые, их не трогали. А вот мальчишки, что приходили рыться на шихте из соседних деревень – тащили их домой, бросали в костёр. Сколько их пострадало от взрывов!
Осенью 1942 г. (мне не исполнилось ещё и 6 лет) я заметил лежащий у нашего крыльца продолговатый предмет, и весь в цветных поясках. Он напоминал формой свечу зажигания, но раз в 5 толще и длиннее её. Со свечами я был давно знаком, не раз видел, как отец промывал их керосином и потом калил на огне, разведя костерок в старом поршне.
Известно, что дети познают мир моделированием, подражанием, вот и я решил позаниматься со своей находкой и занёс её в дом.
Откуда-то я знал тогда, что электричество можно получить нагреванием проводов. Тут же созрел план: свеча – это предмет электрический, видал, как в ней проскакивает искра. А что, если нагреть кусок провода, подвести его к свече, то она и искрит, и будет всегда чем печку разжечь! – примерно таков был ход моих мыслей.
Открутил головку найденной «свечи», а основную её часть оставил на столе в комнате. Принёс из отцовского чуланчика с деталями поршень, прикрутил на проволочный крючок к нему на расстоянии длины карандаша «свечу» и всё это поставил на шесток печки. В поршне развёл костерок из щепочек и тряпочек. Люся подошла, встала рядом посмотреть. Тут раздался взрыв, нас ослепил огненный шар.
Утром нас увезли в военный госпиталь в Ижевск: меня в хирургию, сестру – в глазной. Мы получили контузии, у меня множественные осколочные ранения (лицо, кисти и рук, осколок над сердцем – так и остался насовсем) . У Люси осколками посекло лицо, правый глаз ей сохранить не удалось.
Часто анализирую причины той трагедии: поселковые люди видали, как мы, соседские дети играли с тем снарядом и не остановили нас. И вообще, зачем тот снаряд подкинули к нам под крыльцо? И не понятно, от чего произошёл подрыв взрывателя. Ведь до пламени в цилиндре было не близко. Неужели всё дело, действительно, было в термоэлектричестве?
Но там, где не среагировали люди, всё же, видимо мой Ангел-хранитель мою руку со снарядом отвёл, и в нашем доме взорвался только головной взрыватель.
Нас с сестрой долго лечили в городе, и лишь к зиме мы оказались дома. Мама целыми днями работала на швейной машинке: шила рукавицы и шапки для лесорубов, штопала рваную одежду, вся комнатка радиоузла была завалена тряпьём. За работу ей давали керосин от леспромхоза. Вечерами, при свете коптилки, она читала нам Библию на старославянском языке и детские книжки. Многое из слышанного навсегда осталось в памяти.
Мама топила пчелиный воск, разливала на столе тонким слоем, а после, вырезав ножом прямоугольные кусочки клала на них нитку и закатывал небольшие душистые свечи, которые берегли для праздничной домашней молитвы.
Мы с мамой дважды приезжали к отцу на свидание в посёлок Пирогово, успевая ещё заглянуть в больничку: что-то у меня было с глазами. Наш путь от Увинского вокзала в Зареке проходил мимо деревянной, очень красивой Успенской церкви, мы останавливались около, и мама долго крестилась, глядя на маковки и говорила какие-то слова... Потом она рассказала, что здесь крестили некоторых из моих братьев и сестёр, которых я никогда не видел; возможно, и меня тоже. Побывали недолго и внутри храма; меня поразила красота картин и мерцание свечей перед иконами.
Этот храм, единственный из действующих тогда, был и единственным доступным для нас. Так что моим родителям было невозможно соблюсти все конфессиональные тонкости, и они, будучи православными старообрядцами считали, что Бог един, и вынуждены были соблюдать обряд так, как позволяли обстоятельства и ходили в православную церковь.
Война откатывалась на Запад – об этом писал нам отец, и в кинохронике показывали наши успехи на фронтах. Мы подрастали, и всё больше хотелось пищи. Самое голодное время – это весна, когда запасы кончились, а земля ещё под снегом. С появлением проталин мы в огороде выковыривали уборочные остатки-срезки, попадались и целые картофелины. От мороза они были раскисшие, но если такую находку поджарить на раскалённой жестянке, то получается нечто съедобное. Назывались они трондочуй, либо тошнотики, В пору цветения хвойников мы отгрызали сивериху – это соцветия елей, сосен, с зачатками шишек, горьковатые на вкус, у них много пыльцы и напоминают пчелиную хлебину-пергу. Набухшие липовые почки и листья тоже шли в пищу. А когда подрастал горох, бобы, огурцы, то для нас наступала благодатное время.
Про помидоры, садовую землянику мы узнали лишь в конце войны, вероятно от приезжих людей, эвакуированных. И в любое время года, чтобы забыть голод, мы жевали серу, так называли перетопленную еловую смолу. Совсем недавно я узнал, что жевание смолы полезно для здоровья.
Конечно, мы, дети войны, были постоянно голодными, но среди нас не было таких, что появились в последние годы: с юности раскормленные чипсами и сладкой газировкой, с гастритом и варикозом ног и пустыми глазами без мысли от безмерного увлечения компьютерными «игрушками». Нас интересовало всё, мы сами себе мастерили игрушки, все игры проводили на свежем воздухе. Малышами, собравшись на пустыре между клубом и школой, играли в прятки, в «глухие телефоны», а подросли, и стали играть в ляпки, в чижа. Девчонки прыгали «в классики», двигая ногой «ляльку». Мы, мальчишки, взявшись «цугом» бегали по тропинкам, воображая, что это рельсы, тащили за собой пулемётные ленты, гудели встречным поездам и передавали дежурному по станции жезл - обруч. При этом кто-то стоял на путях, изображая собой семафор, кто-то переводил стрелку и т.д. Стали задумываться, кем быть: кто-то хотел стать машинистом паровоза, иные хотели стать лётчиком, моряком.
В 1944 г., я пошёл в школу. Это был изначально обыкновенный поселковый барак, в нём две классных комнаты, в конце коридора – учительская и большая печь с котлом. Перед занятиями все становились в строй в коридоре и пели гимн Советского Союза. Во вторую перемену мы получали из котла по черпачку картофельного пюре. Для многих ребят, особенно приходящих с далёких лесоучастков, это была единственная пища за весь день. Занятия у нас проходили в две смены, но только при дневном свете. А после занятий мы зарабатывали ежедневную пищу в поте лица, собирая ветки на лесосеке или на школьном картофельном участке: пололи, окучивали, поливали...
Однажды с почты, где был телефон, по посёлку побежала девушка с криком, что война закончилась. В это утро мы пели гимн с особым воодушевлением и радостью. Вечером мама принесла из конторы леспромхоза «американские подарки» – кулёк тёмного тростникового сахара и кое-что из одежды, что называется секонд-хенд. Появилась надежда увидеть с войны отцов, братьев. Но в посёлок из призванных мало кто живым вернулся, либо после долгого лежания в госпиталях пришли без рук, без ног, слепые.

Наш отец, Коробейников Василий Дмитриевич, демобилизовался под новый, 1946 год. Главная радость – что он не был ранен. Отец никогда не рассказывал, как там было и что. Но думаю, что и наши молитвы помогли ему...

Владимир Васильевич Коробейников

Творчество

Joomla Templates and Joomla Extensions by JoomVision.Com
Движение к мечте, или исполняй мечты детей!
Движение к мечте, или исполняй мечты детей!

Впервые в Ижевске состоялось открытие уникального бла

Свет души вплетается в слова
Свет души вплетается в слова

В суете повседневной жизни мы часто забываем о душе. Бы

Публицистика разума

Joomla Templates and Joomla Extensions by JoomVision.Com
Ижица. Возвращаясь к истокам веры и традиции
Ижица. Возвращаясь к истокам веры и традиции

Человек, не читавший и отрицающий Библию, даже если име

Промысел Божий. История понятия
Промысел Божий. История понятия

Для молодого поколения Промысел Божий можно объяснит

Бизнес

Joomla Templates and Joomla Extensions by JoomVision.Com
Реклама издания
Реклама издания

"Вести. Ижица". Просветительское издание. На сайте - пу

О благотворительности и бизнесе
О благотворительности и бизнесе

Специальная статья исключительно для АКТИВНЫХ людей,

Подписка на инф.курс Gen Energy

Краеведение

Joomla Templates and Joomla Extensions by JoomVision.Com
Судьба памятника императору Александру II в селе Полом Кезского района
Судьба памятника императору Александру II в селе Полом Кезского района

«Боже, Царя храни!» В начале ХХ века по всей Российской

Яндекс.Метрика